Они набрали закусок. Сырный попкорн, банки с содовой, чипсы с соусом барбекю. Евин брат, Ларри, и сама Ева устроились на заднем сиденье вместе с их бостонским терьером по кличке Риски. Отец, сидевший за рулем, повернул ключ зажигания. Включил вентилятор на максимум и открыл все окна. Трейси, Евина будущая бывшая мачеха, сидевшая на пассажирском сиденье впереди, сказала:

– Эй, ребята, послушайте, что тут пишут… Трейси помахала правительственной брошюркой под названием «Эмигрировать – это здорово». Она открыла брошюрку, согнула обложку и принялась читать вслух:

– Гемоглобин, содержащийся в крови, – читала она, – переносит молекулы кислорода из легких к клеткам сердца и мозга.

Примерно полгода назад все до единого граждане получили такую брошюрку по почте, от главного врача Службы здравоохранения. Трейси сбросила туфли и положила босые ноги на переднюю панель. Она продолжала читать:

– Собственно, гемоглобин очень «охотно» соединяется с оксидом углерода. – Она вроде как подражала маленькой девочке: произносила слова так, как будто язык с трудом помещался у нее во рту. Трейси читала: – Когда вы вдыхаете автомобильные выхлопы, все больше и больше гемоглобина у вас в крови соединяется с оксидом углерода, образуя так называемый карбоксигемоглобин.

Ларри кормил Риски сырным попкорном, и все сиденье между ним и сестрой было усыпано ярко-оранжевой крошкой.

Отец включил радио и спросил:

– Послушаем музычку? – Взглянув на Ларри в зеркало заднего вида, он сказал: – Что ты делаешь? Хочешь, чтобы собаку стошнило?

– Замечательно, – сказал Ларри, скармливая Риски очередную штучку ярко-оранжевого попкорна. – Последнее, что я увижу, это дверь гаража изнутри, а последнее, что услышу – что-нибудь из «The Carpenters».

Но слушать было нечего. Радио смолкло неделю назад.

Бедный Ларри, бедный гот-рокер Ларри с его зловещим черным макияжем, размазанным по белому напудренному лицу, с его черными ногтями и длинными редкими волосами, выкрашенными в черный цвет. По сравнению с настоящими мертвецами, глаза которых выклевали птицы, по сравнению с трупами, чьи губы облезли, обнажив большие мертвые зубы, по сравнению с подлинной смертью, Ларри был как грустный клоун.

Бедный Ларри, он заперся у себя в комнате и не выходит несколько дней после той последней статьи в «Newwsweek!». Статьи, озаглавленной: «Быть мертвым – теперь это модно!». Заглавными буквами, жирным шрифтом.

Все эти годы Ларри и его группа одевались, как зомби или вампиры, в черный бархат и волочащиеся по земле лохмотья, они гуляли по кладбищам по ночам, обвешавшись четками вместо цепей и завернувшись в черные плащи, и оказалось, что все напрасно. Столько усилий – насмарку. Теперь эмигрировали уже все. Даже недалекие, ограниченные домохозяйки. Даже набожные старушки, божьи одуванчики. Адвокаты в дорогих, добротных костюмах.

В последнем номере «Time» центральная статья называлась:

«Смерть – это новая жизнь».

И вот бедный Ларри сидит в машине, с Евой, отцом и Трейси. Всей семьей, включая собаку, в четырех дверном «бьюике», в гараже рядом с их домом в пригороде. Они все вдыхают угарный газ и едят сырный попкорн.

Трейси продолжает читать:

– По мере того как содержание свободного гемоглобина в крови уменьшается, клетки перестают получать кислород, задыхаются и отмирают.

Некоторые телеканалы еще работали, но по ним крутили лишь видеозапись, переданную на Землю участниками космической экспедиции на Венеру.
Собственно, все с нее и началось, с этой дурацкой космической программы. Высадка людей на Венеру. Члены экспедиции передали на Землю фрагменты видеосъемки, на которых поверхность планеты представлялась подлинным райским садом. Несчастный случай не был результатом повреждения изоляционных панелей, или испорченных уплотнительных колец, или ошибки пилота. Это был никакой не случай. Просто члены команды решили не раскрывать посадочные парашюты. Все случилось стремительно, как метеор. Обшивка космического корабля загорелась. На экране пошли помехи, и все – Конец.

Точно так же, как Вторая мировая война подарила миру шариковую ручку, эта космическая программа предоставила нам доказательства бессмертия души. То, что мы называли планетой Земля, – оказалось, что это всего лишь перерабатывающий завод, через который должны пройти все человеческие души. Г»сего лишь этап в некоем процессе очистки. Наподобие нефтеперерабатывающего комплекса, где нефть превращают в бензин и керосин. После того как людские души пройдут обработку на Земле, все мы переродимся на планете Венера.

На этом огромном заводе по совершенствованию людских душ. Земля представляет собой что-то вроде полировочного барабана. Наподобие того, который используют для шлифовки камней. Души людей поступают сюда, чтобы стереть друг о друга острые углы. Мы все должны обрести безупречную гладкость, пройдя сквозь конфликты и боль всех мастей. Сквозь все стадии шлифовки. В этом нет ничего плохого. Это не страдания, это эрозия. Всего лишь этап очистительного процесса. Очень важный этап.

Да, это звучит как бред сумасшедшего, но были фрагменты видеосъемки, переданные на Землю экипажем космического корабля, который намеренно вызвал аварию при посадке.

Эти фрагменты крутили по телевизору, по всем каналам. И ничего, кроме них. Пока посадочный модуль спускался все ниже и ниже к Венере, погружаясь в слой облаков, окружавший планету, космонавты передавали на Землю кадры чудесного мира, где люди и звери существуют в согласии и дружбе, и все улыбаются так лучезарно, что их лица буквально сияют. На этих кадрах, которые космонавты передавали на Землю, все были юными, все до единого. Вся планета была райским садом. Леса, океаны, цветущие луга и высокие горы – везде и всегда была только весна, сообщало правительство.

После этого космонавты решили не раскрывать парашюты. Их посадочный модуль разбился – ба-бах! – о поверхность Венеры, где были цветы и чистые озера. И все, что осталось: несколько минут размытой, зернистой видеозаписи, которую члены космической экспедиции успели передать на Землю. На этих кадрах все люди были как фотомодели в искрящихся нарядах из научно-фантастического будущего. Мужчины иженщины со стройными ногами и длинными волосами, возлежавшие на ступенях мраморных храмов и вкушавшие сочный виноград.

Это был рай, только с сексом и выпивкой; рай, где Бог разрешал людям все.

Это был мир, где все Десять заповедей читались: Веселись. Веселись. Веселись.

– Первые симптомы отравления угарным газом: головная боль и тошнота, – продолжает читать Трейси. – И учащенное сердцебиение, так как сердце пытается снабдить кислородом умирающий мозг.

Евин брат, Ларри, он так и не свыкся с мыслью о вечной жизни.

У Ларри была своя группа, она называлась «Фабрика оптовой смерти». У него была девушка, Джессика. Из самых ярых фанаток группы. Они с Джессикой набивали друг другу татуировки швейной иглой, которую макали в черные чернила. Они были такими продвинутыми, Ларри с Джессикой. Всегда – на пике. На самом краю самых крайностей. А потом смерть превратилась в мейнстрим. Только теперь это было не самоубийство. Теперь это называлось «эмиграцией». Разлагающиеся тела мертвых – это были уже не трупы. Эти вонючие груды гниющего мяса на тротуарах вокруг высотных зданий, на автобусных остановках, повсюду – теперь их называли «багажом». Который выбрасывали за ненадобностью.

Точно так же, как раньше всем виделся новый год. Как некая линия, начерченная на песке. Некое новое начало, которое никогда не случалось на самом деле. Так людям виделась эмиграция, но только если эмигрируют все.

Это было реальное доказательство жизни после смерти. Согласно подсчетам правительства, ни много ни мало один миллион семьсот шестьдесят тысяч сорок две человеческие души уже освободились и теперь живут на планете Венере, где вечный праздник. А остальным представителям человеческого рода придется прожить на Земле еще не один жизненный срок, исполненный страданий и боли, прежде чем их души очистятся в достаточной для эмиграции мере.

Крутясь в Большом Полировочном Барабане.

А потом правительство осенило:

Если все люди умрут одновременно, некому будет рожать детей, а значит, души уже не смогут переродиться на Земле.

Если человечество вымрет полностью, тогда мы все эмигрируем на Венеру. Независимо от степени просветления.

Но… если останется хоть одна пара, способная родить ребенка, рождение этого ребенка вновь призовет душу на Землю. И все может начаться заново.

Еще несколько дней назад по телевидению передавали документальные репортажи о том, как активисты эмиграционного движения расправляются с теми, кто еще не созрел для великого переселения. Как отряды Эмиграционного содействия – люди, одетые в белое, с белыми автоматами в руках – подвергают принудительной эмиграции целые поселения «отказников». Как бомбят целые города, чтобы переместить их упертых жителей на новый этап очищения. Никто не позволил бы, чтобы горстка каких-то дремучих придурков, размахивающих своей Библией, удержала бы всех остальных на Земле, на этой старой и грязной планете, устаревшей, немодной и явно далекой от совершенства, тем более когда нам всем не терпится совершить большой шаг вперед на пути духовной эволюции. Поэтому всех упорствующих отравили – для их же блага. Дикие африканские племена изничтожили нервно-паралитическим газом. Китай забросали ядерными бомбами.

Мы «толкали» им фторид и всеобщую грамотность, мы могли подтолкнуть эмиграцию.

Если останется хоть одна пара упертых придурков, вполне может так получиться, что ты станешь их грязным невежественным ребенком. Если останется хотя бы одно жалкое племя с рисовых полей «третьего мира», твоя бесценная душа может снова вернуться на Землю – чтобы прихлопывать мух и давиться прогорклой кашей с крысиным дерьмом под их жарким азиатским солнцем.

Да, разумеется, это был большой риск. Переселить всех на Венеру, всех вместе. Но теперь, когда смерть умерла, человечеству было нечего терять.

Таков был заголовок центральной статьи в последнем номере «New York Times»: «Смерть умерла».

USA Today назвала это: «Смерть самой смерти».

Смерть развенчали. Как Санта-Клауса. Или Зубную фею.

Жизнь осталась единственной альтернативой… но теперь жизнь казалась бесконечной… бессрочной… вечной… ловушкой.

Ларри и его девушка, Джессика, собирались сбежать. Спрятаться. Теперь, когда смерть превратилась в мейнстрим, Ларри с Джессикой хотели остаться в живых. Просто из чувства противоречия. Это будет их бунт. У них будут дети. Целая куча детей. Они обломают духовную эволюцию всему человечеству. А потом предки Джессики подсунули ей за завтраком молоко, куда подмешали отраву для муравьев. И все. Конец.

После этого Ларри каждый день ездил в город и собирал обезболивающие препараты в брошенных аптеках. Принимать викодин и бить стекла в витринах, говорил Ларри, для него это вполне достаточное просветление. Он угонял машины, и разъезжал по заброшенным китайским лавкам, и возвращалсядомой под вечер, весь обдолбанный и присыпанный белым тальком из взорвавшихся пневмоподушек.

Ларри говорил, что ему хотелось попробовать все, исчерпать этот мир до конца, прежде чем перебираться в следующий.

Ева, его младшая сестра, не раз говорила ему, что пора повзрослеть; что Джессика была не последней чумной фанаткой гот-рока.

А Ларри только смотрел на нее, обдолбанный вусмерть, и моргал, словно в замедленной съемке, и отвечал:

– Вот именно, Ева. Джесси была последней…

Бедный Ларри.

Вот почему, когда отец сказал, что пора отправляться, Ларри только пожал плечами и забрался в машину. Уселся на заднем сиденье, держа на коленях Риски, их бостонского терьера. Он не стал пристегивать ремень безопасности. Они же не собирались куда-то ехать. По крайней мере в физическом смысле.

Это был духовный нью-эйджевый эквивалент всякой идеи, призванной спасти мир. От метрической системы мер до евро. До прививок против полиомиелита… Христианства… Рефлексологии… Эсперанто…

И момент для воплощения этой идеи был самый что ни на есть подходящий. Загрязнение окружающей среды, перенаселенность, войны, болезни, политическая коррупция, сексуальные извращения, наркомания, убийства… да, все это было и раньше, но тогда еще не было телевидения, заострявшего наше внимание на этих проблемах. А теперь телевидение появилось. Постоянное напоминание. Культура жалоб и всеобщего недовольства. Все не так, все не так, все не так… Большинство людей никогда бы этого не признали, но они всю свою жизнь только и делали, что брюзжали. С первых же мгновений своего появления на свет. Как только их голова высунулась наружу и по глазам резанул яркий свет родительной палаты, все сразу стало не так. Им больше уже никогда не было так хорошо и уютно, как прежде.

Одни только усилия, которые мы прилагаем, чтобы поддерживать жизнь в этом дурацком физическом теле, одни только поиски пищи, готовка, мытье посуды, сохранение тела в тепле, содержание его в чистоте, душ, сон, прогулки, кишечные отправления, вросшие волосы – это прямо-таки непосильный труд.

Сидя в машине, под вентилятором, задувающим дым ей в лицо, Трейси читает:

– Сердцебиение учащается, глаза закрываются. Вы теряете сознание…

Евин отец познакомился с Трейси в тренажерном зале. Онистали тренироваться вместе и подготовили парное выступление по бодибилдингу. Заняли первое место на каких-то там соревновациях и поженились, отпраздновав таким образом свою победу. Единственная причина, почему мы не эмигрировали гораздо раньше: они все еще находились на пике соревновательной формы. Они так замечательно выглядели, ощущали в себе столько силы – как никогда. И им было не очень приятно узнать, что обладать телом – даже таким безупречным телом, с накачанной мускулатурой и всего лишь двумя процентами жира, – теперь это как ездить на муле, когда все человечество гоняет на реактивных самолетах. Как дымовые сигналы по сравнению с сотовым телефоном.

Трейси по-прежнему занималась на велотренажере, почти каждый день. Совершенно одна, в огромном пустом спортзале, она крутила педали под музыку диско и выкрикивала ободряющие замечания группе по аэробике, которой там уже не было. В зале тяжелой атлетики Евин отец работал со штангой и качался на силовых тренажерах, но ставил не самую большую нагрузку, поскольку он был там один, и никто его не видел. И что еще хуже, не осталось уже никого, с кем папа и Трейси могли бы соревноваться. Никого, перед кем можно было бы себя показать. Никого, кого можно было бы победить.

Евин папа любил повторять одну шутку: сколько нужно бодибилдеров, чтобы вкрутить лампочку?

Ответ: четыре. Один вкручивает лампочку, а трое стоят, наблюдают и говорят: «Да, дружище, ты в офигительной форме!»

В случае с папой и Трейси, им нужно было не меньше нескольких сотен зрителей, которые бы им аплодировали и смотрели, как они принимают на сцене различные позы, играя мышцами. И все же нельзя было не согласиться, что человеческое тело – пусть даже самое что ни на есть идеальное, усовершенствованное витаминами, коллагеном и силиконом, – теперь безнадежно устарело.

Но вот что забавно: Евин папа любил повторять еще и такую фразу: «Если все пойдут прыгать с моста, ты что, сиганешь шесте за всеми?»

Эксперты сделали вывод, что сейчас, впервые в истории, у нас есть все условия, необходимые для массовой эмиграции. Космические исследования предоставили нам доказательство, что загробная жизнь существует. У нас были все нужные средства массовой информации, чтобы об этом узнал весь мир. У нас было оружие массового уничтожения, чтобы осуществить всеобщую эмиграцию.

Если все человечество не исчезнет, и будут какие-то следующие поколения, они не будут знать того, что знали мы. У них не будет тех инструментов, которые были у нас – благодаря которым мы осуществили массовую эмиграцию. Они будут влачить свое жалкое существование, питаяськрысиным дерьмом и даже не ведая о том, что мы все могли бы жить на Венере, в сплошных удовольствиях и неге.

Разумеется, многие выступали за то, чтобы «убедить» всех противников эмиграции, попросту закидав их ядерными бомбами, но одна лишь операция по уничтожению полудиких племен на всех островах южной части Тихого океана полностью опустошила наши ядерные арсеналы. Радиация распространялась не так, как на это надеялись. В Австралии настала ядерная зима, но продержалась всего пару месяцев. Прошли сильные ливни, рыба в море подохла, однако мерзавка-погода вкупе с приливами и отливами быстро нейтрализовала всю нашу отраву. Весь эмиграционный потенциал был растрачен впустую, поскольку все население Австралии, на сто процентов, с самого начала поддерживало эмиграцию.

Весь наш нервно-паралитический газ и бактериологическое оружие, все наши бомбы, ядерные и обычные – они себя не оправдали. Мы даже и не приблизились к тому, чтобы истребить все человечество. Люди прятались в пещерах. Разъезжали верхом на верблюдах по безбрежным пустыням. И все эти отсталые в развитии идиоты могли, сколько угодно, сношаться. Сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку, и твою душу притягивает обратно, и ей снова приходится отбывать очередной утомительный срок, пожизненно. Есть, спать, обгорать на солнце. На Земле – планете обид. На планете конфликтов. На планете боли.

Главной, наиболее приоритетной целью отрядов Эмиграционного содействия с их чистыми белыми автоматами были несогласные женщины в возрасте от четырнадцати до тридцати пяти. За ними шли все остальные женщины: цель, вторая по значимости. На третьем месте стояли отказники – мужчины. Если у обряженных в белое поборников эмиграции заканчивались патроны, они оставляли в живых мужчин и старух, неспособных к деторождению – чтобы те состарились и эмигрировали естественным способом.

Трейси, которая относилась к первоочередной категории целей, всегда боялась, что ее могут пристрелить по дороге в спортзал. Но большинство отрядов ЭС действовали за городом или в горах – в глухих местах, где могли спрятаться люди, не желающие эмигрировать и способные иметь детей.

Горстка каких-нибудь идиотов могла загубить тебе всю духовную эволюцию. Это было бы несправедливо.

Все остальные, миллионы душ – они уже веселились на грандиозном празднестве. На видео, переданном с Венеры, мелькали лица известных людей, которые достаточно настрадались на Земле, и им было уже не нужно возвращаться сюда и проживать еще одну жизнь. Там были Грейс Келли и Джим Моррисон. Джеки Кеннеди и Джон Леннон. Курт Кобейн.Это те, кого Ева узнала. Они все были там, на большой вечеринке, счастливые и молодые – навечно.

Среди покойных знаменитостей бродили вымершие животные: странствующие голубя, утконосы, гигантские дронты.

В теленовостях постоянно рассказывали о том, кто из известных людей только что эмигрировал. Их превозносили, ими восхищались. Если даже они, эти люди, кинозвезды и знаменитые рок-музыканты, смогли эмигрировать ради блага всего человечества… эти люди, у которых здесь было все: деньги, слава, талант… если смогли они, значит, смогут и все остальные.

В последнем номере журнала «Реорlе» былабольшая статья под названием: «Круиз в никуда». Несколько тысяч красивых, хорошо одетых людей – модельеров и супермоделей, магнатов программного обеспечения и профессиональных спортсменов, – сели на круизный лайнер «Королева Мария II» и пустились через Атлантический океан курсом на север, в поисках подходящего айсберга, – чтобы впилиться в него на полном ходу. Авиалайнеры бились о вершины гор. Туристические автобусы срывались со скал в океан. Здесь, в США, многие покупали себе специальный набор «В добрый путь». Их продавали в универмагах «Wal-Mart» и сети аптек «Rite Aid». В наборы первого поколения входили барбитураты, упакованные в пластиковый пакет. Пакеты надевались на голову и затягивались на шее шнурком. Потом появились жевательные таблетки с цианидом, со вкусом вишни. Многие эмигрировали прямо посреди магазина – не заплатив за набор, – и администрации «Wal-Mart» пришлось убрать эти наборы на кассу, вместе с сигаретами, так чтобы люди сначала платил. И только потом получали покупку. Каждые две-три минуты в торговом зале звучало обращение к покупателям, в котором их призывали проявить вежливость по отношению к другим покупателям и администрации универмага и не эмигрировать, находясь на территории магазина… Большое спасибо.

В самом начале некоторые пытались «продвинуть» метод, который они называли французским. Идея была такая: надо стерилизовать всех и каждого. Сперва предлагалось сделать всем хирургическую операцию, но это заняло бы слишком много времени. Потом родилась мысль облучать детородные органы направленной радиацией. Но к тому времени все врачи уже эмигрировали. Врачи ушли в первых рядах. Да, смерть была их врагом, но куда им без смерти? Без смерти им плохо. Им попросту нечего делать. А в отсутствие врачей людей облучали вахтеры и дворники. Люди получали ожоги. Потом вышла из строя система энергоснабжения. Конец.

К тому времени все красивые, модные люди уже эмигрировали, с шиком приняв цианид, растворенный в шампанском, на гламурных тусовках «Bon Voyage». Они брались за руки и прыгали с крыш небоскребов, прямо с террасроскошных пентхаусов. Люди, которые и так уже малость пресытились жизнью: кинозвезды, известные музыканты, прославленные спортсмены. Супермодели и миллиардеры от программного обеспечения, они ушли еще в первую неделю.

Каждый день Евин папа возвращался домой с работы и рассказывал, кто еще из сотрудников его фирмы ушел навсегда. И кто из соседей. Это было понятно сразу. Трава на лужайках у их домов явно требовала подстрижки. Газеты и письма копились на крыльце. Шторы в их окнах всегда оставались задернутыми, свет никогда не включался, и, проходя мимо дома, ты чувствовал густой сладковатый запах, как будто внутри гнили какие-то фрукты или мясо. Воздух буквально гудел от жужжания черных мух.

Таким был дом Фринков, который рядом с их домом. И дом напротив.

В первые две-три недели это было даже прикольно: Ларри уматывал в город и играл на электрогитаре перед пустым залом на сцене Гражданского театра. Ева бродила по пустынному торговому центру и брала что хотела, как у себя дома. Школа закрылась, и уже никогда – никогда – не откроется снова.

Но их отец… было видно, что он уже потерял интерес к Трейси. Их отец никогда не был силен в отношениях с женщинами по окончании первого романтического периода. В обычных условиях он начинал активно «ходить налево». Находил себе новую подругу из сослуживиц. Но сейчас он просто сидел перед теликом и смотрел запись, переданную с Венеры; смотрел очень внимательно, чуть ли не касаясь носом экрана, и особенно в тех местах, где можно было различить людей, этих красивых людей, которые все были как фотомодели, ходили голыми, валялись вповалку в траве или сплетались телами в длинные гирлянды. Слизывали друг с друга капли красного вина. И трахались, не опасаясь залета, нехороших болезней и Божьего гнева.

Трейси составляла список тех знаменитостей, с кем ей хотелось бы подружиться, когда их семейство окажется на Венере. На первом месте в этом списке стояла мать Тереза.

Теперь даже любящие мамаши поторапливали детишек и орали на них, чтобы те побыстрее допивали свое отравленное молоко, потому что хватит сидеть на жопе, давно пора перейти к следующей стадии духовной эволюции. Жизнь и смерть превратились в этапы, которые следовало миновать как можно скорее, наподобие того, как учителя гонят детишек из класса в класс, вплоть до выпускных экзаменов – независимо от того, чему они научились, а чему не научились. Большие гонки. Бешеная погоня за просветлением.

И вот, уже сидя в машине, Трейси читает охрипшим от дыма голосом:
– Когда начинается отмирание клеток сердечных клапанов, главные камеры сердца, называемые желудочками, начинают сбоить и уже не могут гнать кровь по телу…

Она кашляет и читает:

– Без притока крови мозг прекращает свою жизнедеятельность. Вы эмигрируете за считанные минуты. – Трейси захлопывает брошюрку. Конец.

Евин отец говорит:

– Прощай, планета Земля.

И Риски, бостонский терьер, облевывает все сиденье сырным попкорном.

Запах собачьей блевотины и чавканье Риски, который тут же все это съедает, – они гораздо противнее угарного газа.

Ларри глядит на сестру, вокруг его глаз размазана черная тушь. Он моргает, как будто в замедленной съемке, и говорит:

– Ева, выведи своего пса из машины. Пусть проблюется на улице.

Если вдруг Ева вернется, а их уже здесь не будет, говорит ей Отец, там, на кухне, лежит набор «В добрый путь». Он говорит, чтобы Ева не слишком задерживалась. Они будут ждать ее там, на большом празднике.

Евина будущая бывшая Мачеха говорит:

– Не держи дверь открытой, чтобы не выпустить дым. – Трейси говорит; – Я хочу эмигрировать, а не остаться дебилкой с повредившимися мозгами.

– А они разве еще не уже? – говорит Ева и выводит собаку во двор. Там по-прежнему светит солнце. Птицы вьют гнезда. Птицы – глупые, они не знают, что эта планета вышла из моды. По розам ползают пчелы, забираются в самую сердцевину цветов. Пчелы тоже не знают, что их мир устарел.

На разделочном столе рядом с раковиной на кухне лежит набор «В добрый путь», целая упаковка таблеток цианила. С новым, лимонным, вкусом. Для всей семьи. На картонной коробочке нарисован пустой желудок. Рядом – часы, которые отсчитывают три минуты. А потом твоя нарисованная душа проснется в мире сплошных удовольствий. На следующей планете. На новом витке эволюции.

Ева выдавливает одну таблетку, ярко-желтый приплюснутый шарик с нарисованной на нем красной радостной рожицей. Даже если красный краситель токсичен, это уже никого не волнует. Ева выдавливает все таблетки. Все восемь пилюлек. Относит их в ванную и спускает в унитаз.

Машина там, в гараже, все гудит. Встав на пластмассовый стул, Ева заглядывает в окно. Ей видны головы тех, кто в машине. Папа. Будущая бывшая мачеха. Брат.

Риски нюхает щель под гаражной дверью, нюхает едкие испарения, сочащиеся изнутри. Ева кричит ему: фу. Она зовет его на лужайку, на солнышко. Все вокруг – тихо-тихо, только птицы щебечут и пчелы гудят, а их задний двор уже выглядит малость запущенным. И траву на лужайке явно бы не помешало постричь. Теперь, когда на дороге нет ни единой машины, в небе – ни одного самолета, когда все газонокосилки молчат, птичье пение кажется таким же громким, каким раньше был шум уличного движения.

Ева ложится в траву, задирает рубашку и подставляет живот теплому свету солнца. Она закрывает глаза и медленно водит пальцем вокруг пупка.

Риски лает. Один раз, другой.

И чей-то голос говорит:

– Привет.

Над забором, разделяющим их двор и соседний, возникает лицо. Светлые волосы, розовые прыщи. Это Адам, мальчишка из Евиной школы. Из тех времен, когда школы еще не закрылись. Адам привстает на носки и закидывает на забор локти. Положив подбородок на руки, Адам говорит:

– Ты слышала, что случилось с девушкой твоего брата? Ева закрывает глаза и говорит:

– Звучит дико, я понимаю, но я скучаю по Смерти… Адам перекидывает одну ногу через забор и говорит:

– Твои предки чего, эмигрируют?

В гараже, двигатель заведенной машины чихает, и один из цилиндров не попадает в такт. Словно сердце пропускает один удар. Сердечный желудочек дает сбой. Сквозь стекло видно, как внутри гаража клубится серый дым. Двигатель снова чихает и вдруг умолкает. Внутри – все неподвижно. Вся Евина семья, теперь это просто багаж, выброшенный за ненадобностью.

Лежа в траве, на солнышке, чувствуя, как ее кожа натягивается и краснеет, Ева говорит:

– Бедный Ларри.

Она по-прежнему водит пальцем вокруг пупка. Риски подходит к забору и смотрит, как Адам перелезает на эту сторону. Мальчик наклоняется, чтобы погладить собаку. Почесав Риски под подбородком, Адам говорит;

– Ты им сказала, что у нас будет маленький? И Ева молчит. Ева не открывает глаз.

Адам говорит:

– Если от нас пойдет новый человеческий род, наши предки ужасно рассердятся…

Солнце почти в зените. То, что похоже на шум машин, – это ветер, носящийся по опустевшим дворам.

Материальные блага уже никому не нужны. Деньги превратились в бумажки. Положение в обществе никого не волнует.

Еще три месяца будет лето. О еде беспокоиться нечего: тут столько консервов, что хватит на сто лет вперед. То есть если ее не застрелят автоматчики из службы Эмиграционного содействия. Она же приоритетная цель. Первоочередной категории. Конец.

Ева открывает глаза и смотрит на белую точку на голубом горизонте. Утренняя звезда. Венера.